Снег над океаном [СИ] - Михаил Григорьевич Бобров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помолчав, доктор прибавил:
— Даже у русалок служба спасения есть. А у наших… Если ты облажался, то сразу как-то внезапно выясняется, что тебя туда никто не посылал. И вообще, ты уже три дня как уволен.
Врач потер лицо. Подавил зевок. Посол молча и внимательно ждал.
— И что теперь?
Поднявшись, посол двинулся вдоль ряда моделей. В самом деле, мебель и мебель, что на нее смотреть. А кораблики — увлекательно.
— Вот, кстати, «Конго», — постучал Ермолов по ящику с одним из линкоров. — Интересно, почему не «Ямато»? А в соседнем аквариуме вообще «Монтана», это к чему?
Повернулся:
— Теперь вы лечите людей. Вот вы и сейчас с чумаданом. А я вру в лицо, кручу хитроумные комбинации. А ваш фрондирующий друг-Корнет хоть и материт правительство, но работает все равно на Россию. В конечном итоге ваша и его работа приведут к созданию лекарств, протезов на основании нанотехнологий. И чем дешевле и проще вы их сделаете, тем скорее они превратятся из статусных игрушек в помощь для сотен тысяч пострадавших от Войны Тумана и Второго Удара. Это и есть искусство государственного управления: объединять столь разных людей, не испытывающих друг к другу добрых чувств, ради общей цели.
Ермолов посмотрел на красную и синюю папки. Доктор понял, что аудиенция окончена — окончился и ливень. Впрочем, затяжные тропические ливни остались на той Земле, довоенной. Там, в прошлом, до потепления, до перемены климата.
— Спасибо, — просто сказал врач, прибирая кофр. — Пойду на вопросы отвечать, уже в сети накидали, наверное.
Вышел на крыльцо, поглядел в стремительно светлеющее небо.
— И ведь правильно же сказано, ничего возразить не могу… Почему же так паршиво на сердце?
* * *
— Сердце мне сделают новое — так чего я там не выдержу?
Дед Юрий, полулежащий на кровати в своей палате, грозно смотрел на посетителей.
— Не хочу я в линкор-крейсер. Стрелять-убивать много ума не надо, навоевался.
— Но выбор вы сделали?
— Сделал, профессор, сделал. Превратите меня в ледокол. Во, с красной пастью, — старик развернул плакат с фотографией «Ямала».
— А внешность мою, как у Деда-Мороза. Буду суда во льдах водить. На реальном северном полюсе буду жить, канонично же!
Иеромонах вздохнул:
— Если бессмертие реально, это ж сколько работать! А что вы все уставились? Я-то работал. Печной мастер я. Как где монастырь или там скит, там я первый. Бывает, сруба нет еще, а печь моя уже греет… Не усидишь ты без работы. И не будет у тебя ни победы, ни отдохновения, ни ощущения забитого гвоздя. Вечный бой, как у большевиков.
— Мука творческая и суть награда, — дед Юрий пожал плечами. — То и для великого мастера хорошо было, а я стану рыло воротить?
— Господи, — перекрестился ксендз, — прости им! Ибо не ведают, что творят! Ведь не вера моя, ваша же наука говорит: новое человечество вытеснит старое! Как неандертальцев стоптали кроманьонцы. И сами, своими руками, породим нашу смерть? Опомнись!
— Ты хочешь сказать мне: сдохни? В чьих интересах?
Тут священники заорали в один голос:
— Только дьявол может искушать бессмертием!
— Это личный опыт? — хмыкнул старик.
— Да откуда знать! — взмахнул черным рукавом-крылом ксендз. — Может статься, и был палеоконтакт, и прилетали сюда гости с Альфы Центавра. И библию даровали, и законы Моисею. Из вполне вычислимых, четких резонов. Биология там, эпидемии, социальный психоз. С учетом психологии расы хомо сапиенс сапиенс. А священный флер вокруг них навертели потом. Что меняет? Коли человек творит зло во имя господа, дьяволу служит он, и неназываемый примет его служение. Коли совершает добро именем Эйнштейна и Дарвина, то господу, искупившему грехи наши, служит он, и будет по весу доброго дела принят в раю!
— И при чем тут бессмертие?
— Да все при том же, — ксендз устало сгорбился. — Емкость экологической ниши не бесконечна. Чем больше людей, тем больше связей. Тем сложнее система. Да, она богаче. Да, возможности шире. Но и устойчивость меньше. Микробы имеют широкое поле расти, меняться. Каждый придурок с гранатой задевает сразу полгорода. Псих на газовой станции — весь город. Охраной обставитесь? «Кто устережет сторожей», это когда еще сказано?
— Вы аппелируете к науке. Даже странно… — Рицко задумалась.
Ксендз фыркнул:
— Кардинал Белармино тоже аппелировал к науке. Но Джордано Бруно не сильно помогло. И теперь я понимаю, почему! Да и какой смысл взывать к вере среди безбожников?
— Есть смысл, — пробасил иеромонах-печник. — Наука от сознания, вера от подсознания. Подсознание больше. И умнее. Потому что дольше развивалось.
— Только говорит оно всегда одинаково, — хрипнул дед Юрий. — Жить! Хоть с одной ногой, хоть на дыбе — жить! Везде, где нет смерти. А тебе… Не люблю я ваше племя. Но совет дам. Если несешь слово апостольское викингам, взывай сразу к господу, только ему силы хватит.
Профессор Акаги добавила:
— Кардинал Белармино аппелировал к тогдашней науке. Вы тоже обращаетесь к опыту прошлого. Типичная ошибка количественной интерполяции. «К тысяча девятьсот двадцать девятому году Нью-Йорк завалит навозом по крыши.» Воздушный шар на две тысячи персон. Не все открытия можно сделать из анализа и обобщения. Рано или поздно приходится верить в прорыв.
— Верить? — ксендз даже изогнулся. — Профессор Акаги сказала: «верить»?
— У вас монополия на Христа, а не на веру, — поморщилась Рицко.
— У них и на Христа монополии нет, — наябедничала русалка-переводчица. — Одних сект больше пяти сотен активных, и почти три тысячи в истории. Они даже не авторизованные дилеры, а мелкие гешефтмахеры, барыжащие краденами купонами на блаженство.
— Девонька, инквизиции на тебя нет, — улыбнулся ксендз. — Но есть папская конгрегация.
— Вы обещаете вечное блаженство, мы тоже, — не удивилась русалка. — И не только то, про которое вы подумали. Вы видите в нас только чесалку для определенных органов. А мы можем быть видеостудией, лабораторией, расчетной станцией гигантской мощности, неисчерпаемой библиотекой, экспериментальным производством — в одном лице.
— Тоже чесалка, — буркнул иеромонах, — только для чувства собственной важности.
— Если свои печки строишь ты из-под палки, то впадаешь в грех уныния. А если гордишься мастерством, то в грех гордыни, — усмехнулась русалка. — Вот и все, что вы можете предложить не болтуну, но мастеру. Своему парню я могу предложить больше. А станет Юрий Петрович кораблем, сможет и еще больше. И ни смерть, ни болезнь его изыскания не оборвут.
Русалка
